«Мой сын в 4 года знал, что такое мины»

XXI век. Украина. Пятое место в мире по числу подорвавшихся на минах и неразорвавшихся снарядах. Только в 2020 году на востоке страны в той или иной степени пострадало 70 мирных жителей, включая детей. Но в прошлом же году было расчищено от мин 5 500 га земли, что равно площади 7 700 футбольных полей.

О том, кто и как защищает украинцев, Елене Вапничной рассказала Ася Болотова из организации The Halo Trust – партнера Детского фонда ООН на Украине.

ЕВ: Когда я начинала работать в ООН 20 лет назад – тогда это было Радио ООН, я помню мы брали интервью у того же Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ) по поводу минной опасности в Чечне, и сейчас я с грустью поняла, что если бы тогда кто-то нам сказал, что то же самое будет происходить в Украине, и что мы будем брать интервью [на ту же тему] у наших коллег в Украине, то это бы показалось просто какой-то кошмарной фантазией.

АБ: Да, Вы как будто у меня «с языка сорвали»… Когда готовилась к интервью, у меня мысли как будто разделялись на два лагеря: я могу дать точку зрения человека, работающего в международной организации, устраняющей минную угрозу, а с другой стороны, местного жителя, земля которого засеяна не подсолнухом и пшеницей, а взрывоопасной угрозой. Конечно, я тоже не могла шесть лет назад предположить, что я буду работать в подобной организации, что я буду разбираться в устройстве мин и боеприпасов. И, наверное, самое ужасное – я даже не могла представить, что наши дети, в том числе мой ребенок – когда ему было четыре года, он уже понимал, что такое боеприпасы, что такое мины, как это выглядит, он понимал, это нельзя трогать, нельзя поднимать, то есть наши дети знают не только об игрушках – ярких, красочных и забавных, а вот и таких вот взрывоопасных.

ЕВ: Кстати, я хотела Вас спросить, с чем вам приходится иметь дело, с какими минами, с какими снарядами. Вы упомянули красочные игрушки – мы знаем, что в этом плане огромную угрозу представляют кассетные боеприпасы, потому что они маленькие – вот эти «бомбочки», эти кассетные заряды – и яркие.

АБ: Украина, наверное, известна тем, что здесь находится очень большой спектр боеприпасов и мин. Поля у нас смешанного типа: можно найти противотанковые мины, противопехотные мины, различные боеприпасы и большого калибра, и маленького, и в том числе, эти кассетные боеприпасы, как Вы говорите, «бомбочки», или боевые элементы – неважно, как их назвать, они несут угрозу. Очень много предметов – даже мы в наших презентациях показываем и детям, и взрослым… Задаем вопрос: вот на что похож этот предмет? И часто отвечают: это фонарик, это какой-то шестигранник, батарейка – ну что угодно. Но мало кто отвечает, что это действительно что-то опасное.

И случаи использования самодельных взрывных устройств происходят не только в восточной части Украины, но и по всей территории Украины, и в Киеве в том числе. Обнаруживаются предметы, подобные тем же самым фонарикам, либо детские игрушки, либо просто сумки, термокружки, ну, может быть все что угодно. То есть наша цель в ходе презентаций, в ходе обучения населения – мы не пытаемся рассказать, как выглядят боеприпасы, мы пытаемся сказать, что все, что в принципе выглядит подозрительно или не подозрительно, просто все, что не твое, лучше это обойти, не подходить и не трогать.

ЕВ: Я прочитала, что в прошлом году 70 человек подорвались на минах: кто-то погиб, кто-то ранен. Кто в основном становится жертвой неразорвавшихся снарядов или мин?

АБ: Да, можно, кстати, сказать немного о статистике, заглянуть немножко в прошлый год. Когда начался COVID-19, можно было говорить, что статистика шла на уменьшение. Сокращалось количество несчастных случаев, количество пострадавших сокращалось.

Но из-за многих ограничений мы как гуманитарная организация в первую очередь должны быть уверены, что мирное население и наши сотрудники находятся в безопасности. Поэтому многие организации, и мы в том числе, были вынуждены какую-то часть деятельности приостановить, что не могло не отразиться на статистике. В 2020 году был своего рода «стоп» в отношении падения количества несчастных случаев.

Конечно же, мы пытаемся снижать эту статистику различными способами – и разминированием, и обследованием территорий, и информированием населения. Если говорить о пострадавших, то в этой статистике больше преобладают мужчины, они в самой уязвимой категории. Но статистику в целом нельзя брать как что-то единое, ее нужно разграничивать, нужно изучать каждый конкретный случай – почему он произошел, где он произошел, по какой причине: человек по незнанию оказался в каком-то месте или он намеренно взял боеприпасы и попытался с ними что-то сделать?

Когда мы изучаем статистику по мужчинам, там могут быть различные случаи. Но когда мы говорим о статистике по женщинам и детям, в особенности по детям, чаще всего это случаи, когда ребенок был ранен или погиб из-за взрослого.

Таких случаев очень много, их можно перечислять бесконечно. Яркий случай, например, когда папа попросил сына распилить боеприпас болгаркой. Или недавно произошел случай, когда папа нашел ракету от РПГ (ручной противотанковый гранатомет – прим.ред.), позвал троих детей посмотреть, что будет, когда он положит эту ракету в костер… Я думаю, дальше можно не продолжать…

И, конечно же, когда мы говорим о статистике, нужно еще думать о том, что цифры, которые мы называем, – это те случаи, которые были зарегистрированы, мы о них точно знаем, что что-то произошло. Я даже боюсь представить, сколько на самом деле было таких случаев, когда, например, разбирали боеприпасы, но, к счастью, ничего не произошло. То есть статистика на самом деле могла бы быть намного выше.

Это не укладывается в голове, особенно когда речь идет о детях, которых взрослый, родитель, который является авторитетом для ребенка, его подвергает опасности, когда ребенок не ожидает «подвоха» от своего наставника.

Поэтому нужно идти, обучать, разговаривать с каждым человеком буквально. Многие люди отталкивают от себя мысль, что что-то есть у нас в земле, то есть игнорируют наличие взрывоопасных предметов.

ЕВ: Вы правы, что нужно разговаривать, видимо, с каждым человеком. И, наверное, сейчас, когда COVID-19 на нас обрушился, делать это стало сложнее. Как вам это удается? Я понимаю, что тут статистики нет и не может быть, но насколько эффективны такие просветительские программы? Может быть, по реакции аудитории вы можете судить?

Просветительская работа имеет эффект, но все должно работать в совокупности. Когда я задаю вопрос людям из нашей аудитории: «Как вы считаете, что такое противоминная деятельность?», многие отвечают, что это разминирование. На самом деле противоминная деятельность – это очень комплексная и сложная задача. Это совокупность различных действий: обследование территории, выявление потенциально опасных участков, границ этих опасных участков, разминирование. Во время обследования территория маркируется. Человек может не предполагать, например, что эта обочина может быть заминирована, или почему это здание нельзя посещать, только потому что оно заброшенное. Начинается процесс разминирования и параллельно идет процесс информирования. Процесс разминирования – достаточно долгий и сложный, он не происходит быстро. Даже если мы сейчас представим, что конфликт закончится, то минная угроза никуда не денется и будет существовать еще многие и многие годы. То есть пока люди ждут того момента, когда земля будет очищена, они должны знать, что делается для того, чтобы устранить угрозу.

Если бы мы занимались только разминированием, то население не было бы проинформировано, оно бы не знало, что нужно делать, например, если человек оказался на минном поле. А ведь многие не знают, многие верят в миф, что, если ты наступил на мину, ты можешь на ней постоять, потом найти что-то тяжелое, поставить вместо себя и каким-то таким чудесным образом выбраться с минного поля. Мы верим в это, потому что мы смотрели много фильмов — и я бы в это верила шесть лет назад в том числе. То есть этому всему нужно учить, и анализируя статистику, мы можем наблюдать снижение количества несчастных случаев и увеличение количества людей, которые уже знают об угрозе, знают, что необходимо делать.

ЕВ: Последний вопрос: кто занимается вот этой самой сложной, самой опасной работой – конкретно разминированием. Как я понимаю, это местные специалисты, местные саперы.

АБ: Если мы говорим о международных организациях, это, конечно же местные специалисты. У нас есть международные эксперты, которые делятся опытом, обучают людей. Если говорить о том, кто это: мужчины или женщины, военные или нет – очень часто задают вопрос: если я хочу заниматься этой деятельностью, мне, наверное, нужен какой-то военный стаж – нет. И у нас работают как мужчины, так и женщины. Интересно, что работают даже семьями: муж и жена, мама и сын, у нас была мама и двое сыновей. Они проходят специальный тренинг и по окончании этого тренинга они становятся специалистами по выявлению взрывоопасных предметов. То есть мы никоим образом не контактируем с боеприпасами, только лишь их обнаруживаем. И дальше вызываем государственные службы, которые принимают решения о том, что с этими боеприпасами делать. Кстати, хочу подчеркнуть, что как международная организация мы стремимся к гендерному балансу. Многим в Украине это, наверное, не очень нравится, то есть не нравится, что женщины занимаются такой, казалось бы, опасной деятельностью. Тем не менее, за шесть лет мы пришли к тому, что у нас практически из 30 групп — порядка уже 400 человек – львиную долю возглавляют женщины. То есть они являются руководителями групп разминирования. Мне кажется, этим нельзя не гордиться. Ну и самое главное, что им это нравится. Они сами приходят, целенаправленно занимаются этой деятельностью. Во многих случаях они начинают работать только потому, что понимают, что они живут на заминированной земле. Это земля их и их детей, и им дальше на ней жить.

Источник: news.un.org